были другими. Они были неконтролируемыми, а иногда и убийственными, и уже не отдавали дань патернализму и иерархии, как это делали относительно сдержанные толпы XVIII века. В отличие от ранних колониальных толп, которые часто состояли из представителей различных слоев общества, более или менее подконтрольных элите, толпы и банды ранней Республики состояли в основном из ничем не связанных и анонимных ничтожеств, полных классовой неприязни, а потому еще более пугающих. В самом деле, республиканцы в Нью-Йорке в 1801 году играли на таком недовольстве, рассказывая людям в предвыборных листовках, что мэр-федералист "ненавидит вас; от души ненавидит... ...; выполняйте свой долг, и... вы избавитесь от мэра, который ведет себя так, будто считает, что у бедняка не больше прав, чем у лошади".57

Растущие городские общества, казалось, утратили всякое чувство сплоченности и иерархии; они превратились, по словам одного из давних нью-йоркских полицейских магистратов, в "разнородную массу" людей со "слабыми и развращенными умами" и "ненасытным аппетитом к животному удовлетворению". Действительно, население городов было теперь "настолько многочисленным, что горожане не все друг друга знают", что позволяло "хищникам сливаться в единую массу и разбойничать в тайне и безопасности". Нарастающий страх перед беспорядками вынудил Нью-Йорк увеличить число сторожей с пятидесяти в 1788 году до 428 к 1825 году, что почти вдвое превышало пропорциональный рост населения; и все равно кровавые беспорядки продолжались.58

Самые серьезные беспорядки этого периода произошли в Балтиморе в первые недели войны 1812 года. Поскольку Балтимор был самым быстрорастущим городом Соединенных Штатов (в 1810 году его население составляло 46 600 человек, и стал третьим по величине городом в стране), его раздирали все возможные противоречия - политика, класс, религия, этническая принадлежность, нативистские страхи перед иммиграцией и раса. С 1790 по 1810 год доля чернокожих в городе выросла с 12 до 22 %, а доля свободных чернокожих среди афроамериканского населения росла еще быстрее - с 2 до 11 % от общего числа жителей. Англикане английского происхождения, шотландско-ирландские пресвитериане, немецкие лютеране и большое количество ирландских католиков боролись друг с другом, пытаясь противостоять поразительному росту методистов. Профессиональный состав города был менее разнообразным, но все же смешанным. Механики составляли половину населения, а купцы - 15 процентов. По мере того как мастера превращались в работодателей, а подмастерья - в наемных работников, механики вцепились друг другу в глотки, особенно когда мастера-работодатели начали заменять квалифицированных подмастерьев неквалифицированными рабочими, многие из которых были чернокожими. Грузчики, докеры, моряки и чернорабочие, составлявшие, возможно, еще 15 процентов населения, составляли самые низкие слои городского общества. Город, в котором доминировали республиканцы, представлял собой "коробку с огнем", и не нужно было ничего, чтобы ее раскалить.59

Беспорядки, начавшиеся 22 июня 1812 года, были вызваны объявлением войны Великобритании и давним расколом между городскими федералистами и республиканцами. Толпа из тридцати-сорока сторонников республиканцев разгромила офис ненавистной федералистской газеты, публиковавшей злобные нападки на республиканцев и их ненужную войну. Когда мэр, сам республиканец, попытался вмешаться, члены толпы заявили ему, что знают его "очень хорошо, никто не желает вам зла, но законы страны должны спать, а законы природы и разума преобладать; этот дом - храм несчастья; он поддерживается английским золотом, и он должен и должен рухнуть на землю".60 Эта толпа вела себя в традиционной для XVIII века манере, навязывая то, что считала естественными нормами общества; действительно, согласно газетному отчету, члены толпы приступили к сносу здания по-рабочему, "так же регулярно, как если бы они заключили контракт на выполнение работы за плату".61

Эта традиционная акция толпы, казалось, выплеснула эмоции на весь город. Протестанты и католики, белые и черные ополчились друг на друга. Но наибольший гнев вызвали федералисты. 27 июля 1812 года федералисты, некоторые из которых находились в доме с оружием и властью, снова выпустили свою газету. Это спровоцировало очередную республиканскую толпу, состоявшую в основном из воинствующих механиков-подмастерьев, не сдерживаемых мастерами-ремесленниками и другими социальными авторитетами. Две дюжины федералистов, находившихся в доме, были в основном представителями элиты Мэриленда, среди которых было два генерала времен Революционной войны; они считали, что, если они будут стоять твердо, разбойники перед их домом подчинятся своим ставленникам и растают. Федералисты сначала сделали предупредительные выстрелы, но когда толпа упорствовала и ворвалась в дом, они открыли огонь и убили двух человек. Когда толпа установила перед домом пушку, городские власти, наконец, приняли меры и договорились о капитуляции федералистов.

Федералисты просили доставить их в тюрьму в каретах - обычный аристократический способ передвижения, - но мафия хотела, чтобы их везли в телегах, как перевозили преступников. В конце концов, республиканские власти настояли на том, чтобы их проводили до тюрьмы пешком, где, предположительно, они будут в безопасности. Но республиканская толпа не успокоилась. На следующую ночь она напала на тюрьму с легкой охраной и избила заключенных-федералистов, некоторых из них до потери сознания, нанося им удары ножом и срывая с них одежду - самый заметный символ их аристократического статуса. Один из ветеранов Революционной войны, генерал Джеймс Н. Линган, умер от ран, а другой, Генри "Легкая лошадь Гарри" Ли, отец Роберта Э. Ли и знаменитый панегирист Вашингтона, был покалечен и так и не смог полностью оправиться. Джеймс Монро был достаточно встревожен столкновениями, чтобы предупредить президента Мэдисона об "опасности гражданской войны, которая может подорвать нашу свободную систему правления".62

Тем не менее, угроза массовых беспорядков в Балтиморе сохранялась. В начале августа федералисты попытались отправить свою газету по почте в Балтимор, но когда толпа стала угрожать почтовому отделению США, городским магистратам этого оказалось достаточно, и ополченцы разогнали толпу.63

Летние кровавые беспорядки в Балтиморе, худшие в истории ранней Республики, закончились, но толпы - нет. Мафии стали более свирепыми, более готовыми к личному насилию, более готовыми сжигать имущество, чем демонтировать его. Такие толпы теперь были готовы действовать без участия или санкции элиты, более того, даже действовать против элиты именно потому, что она была элитой. Ко второму десятилетию XIX века все больше и больше политических лидеров по понятным причинам призывали к созданию профессиональной полиции, чтобы обуздать растущие городские беспорядки. Социальный авторитет и патронажная власть отдельных магистратов и дворян уже не могли поддерживать мир.

Одно из объяснений, которое часто предлагалось в то время для всего этого насилия, - внезапный рост потребления крепких спиртных напитков. И грубые бойцы, и члены городских толп часто были пьяны. Но не только такие простые и скромные люди пили слишком много. Выдающийся врач и профессор медицины Колумбийского колледжа доктор Дэвид Хосак жаловался, что сорок из ста врачей в Нью-Йорке - пьяницы. Даже в